Дождь в полынной пустоши (СИ) - Страница 1

К оглавлению

1

ˮВы проживете ту жизнь, которую выберете, и в той шкуре, какую напялите.ˮ

Марбас, губернатор.

Пролог

,,...У амбронов долин Западного Баррика, существует суеверие − не окликивать неизвестного, даже угрожай тому смертельная опасность или путь его неверен. Не позовут они и друг друга, пусть увидят брата или отца своего, или еще какого родственника, или хорошего знакомого. Не подают голосов о помощи, заблудившись в лесу. Молчат, потеряв дорогу в снежную метель. Объясняют поведение не замысловато. Никогда не знаешь, кто в действительности ответит на призыв. По обычаям старины, в их селениях нет колодцев, и воду они берут из реки, ручья или озера. Избегают пещер, заброшенных городов, сторонятся старых скудельниц*, коих по округе великое множество. Прежде чем открыть дверь в собственном доме, войти ли выйти, произносят громко: ,,Не прошен, не входиˮ, обращаясь неведомо к кому. Закончив трапезу не оставят на столе еды, будь то капля или крошка из съестного, ненароком приветить Незваного.ˮ

Неизвестный автор. ,,Orbis terrarium.ˮ


***

За день солнце не согрело весенний лес. Стыло и сыро. Воздух пропитан запахом еловой хвои и льда потаенных родников. Паломник, кутаясь в ветхий плащик с фестонами, тоскливо смотрел на могильный холм и воткнутый в изножье неотесанный сучковатый кол, с волчьим пустоглазым черепом в навершии. Кто-то, упокоив бренное тело, озаботился водрузить над могилой языческий символ.

− Из тлена явившись, в тлен вернешься...., − непослушные от холода руки выдернули из веревочного пояска прядку и пустили по ветру. - Надеюсь, прибываешь ты у небесного престола не в смятении духовном, но в покаянии. Спор наш закончен до срока. Истина высока, но смерть выше всяких истин.

Паломник склонился. Не чудо ли? Крохотный одуванчик, желтая пуговка, пробился из-под мерзлых комьев земли. Вспомнилась давняя обида. Неизжитая, саднящая занозой в сердце.

− Эх-эх-эх! Сволочью ты был, брат Эйгер. Изрядной сволочью. Ни должной веры в тебе, ни должного рвения веру защищать. От того и кол осиновый в память о твоем пребывании в земной юдоли. И ничего более. Ничего....

Прочесть молитву не поворачивался язык. Душа не преисполнилась скорбью о почившем соратнике, очи не застило тоской-печалью. Паломник глянул в свинцовые выси. Не сподобятся ли оросить жалкой влагой место упокоения раба божьег0о Эйгера? Нет, не обронят и малой слезинки.

− Сказывают у браттов, − и не вздох и не насмешка, − есть обычай, мочиться на могилы...

Прошлогодняя трава шелестом выдала присутствие постороннего, и паломник запоздало повернулся. В изумлении вскрикнул.

− Эйгер?!!

− Я, брат Дерек. Я!

Тяжелый сук с широким замахом ударил в висок. Хрустнули, крошась кости, смешались кровь и мозг, вывалился глаз. Дерек не упал, отлетел, широко раскинув руки сгрести в охапку высокое небо.

ˮАнгелов небесных объяти,ˮ − повеселился воскресший покойник. Выглядел он крепко, двигался быстро.

− Очень помогла нам твоя вера, принцепс*. Вся она под такими вот холмиками лежит. Ни братства, ни великой идеи не осталось. Канули в лету.... Никудышный ты оказался пастырь стаду своему. Звал за собой, дороги не ведая. Слепым вел незрячих.

Эйгер присел обыскать тело. Деньги? Какие у нищего паломника деньги? Не они нужны ему вовсе.

Под складками одежды нашелся тяжелый медальон - с узкой прорезью буро-красный камень, в вороненой оправе. Длинную, перевитого золота цепочку, оборвал. Не надобна.

− Все равно не знал, что с ним делать. А может, знал, но трусил.

Наклонился за одуванчиком. Выдрал с хилым корешком и швырнул Дереку. Крошки земли попали на впалую щеку, в сетку синих венок.

− Извини, спешу.

Уже ныряя под еловые ветки, Эйгер расхохотался.

− Надо же... Обоссать меня хотел!

Смех помешал услышать хруст валежины, когда наблюдатель разыгравшейся трагедии по неосторожности оступился. Последовавший хрусту сухой плевок изжеванной хвоинки означал вовсе не досаду и негодование, но умеренное любопытство.


***

В Унгрии, убейся, не отыщешь приличных шинков и постоялых дворов. Строят коряво, доглядывают плохо. В них полно безносых от дурной болезни шлюх; лихого люда с рваными ноздрями; странников, прячущих под повязками срезанные клейма каторжников. В ином хлеву чище, светлей и уютней, чем на гостевом подворье. Но как-то выкручиваются, привечают путников и чужестранцев и не заморачиваются на дурную славу. А не любо и морду воротишь, вон он бог, а вот порог, облако - крыша, поле - кровать. Никто силком не держит, катись на все четыре стороны!

Появление тринитария* вызвало у шинкаря некоторую растерянность. В недоумении глянул в открытую дверь кухни. Скудное на тепло светило обозначило межень*. Не пристало скитальцам в таких местах, в такое время присутствовать. Не случилось ли худого в миру?

− Что привело святого брата под мой кров? - заегозил шинкарь.

Святости в госте, что в пегой свинье учености. Грязен, зарощ, левый глаз бел. Не бельмом закрыт - сварен в пыточной каленым железом.

В рвении приветить, освободить тринитарию пройти, хозяин наградил пинком забредшую в зал зачуханную собачонку. Пес недовольно визгнул, но не оставил подбирать осклизлую блевотину. Трясся и давился от голода.

− Не тревожься, саин*. Я лишь обогреюсь и отдохну.

Неуютно не только шинкарю. Ни с чего заспешил крестьянин, более часа цедивший из кружки хмельную выходившую брагу. Быстро выглыкал остатки, наскоро навернул онучи, вбил ноги в сапоги и ушел, бурча под нос, явно не молитвы. Нет в молитвослове упоминания ,,одноглазого козлаˮ. Но к словам ли в сердцах сказанным цепляться? Другое сомнительно. Вставал ли ругатель когда-нибудь за плуг? Засеивал ли пашню? Мог ли подобающе обиходить худобу*? Справить и починить упряжь? Ответы крестьянин унес с собой. Да и кому в шинке дело до чьих-то там ответов?

1