Дождь в полынной пустоши (СИ) - Страница 101

101

Унгриец извлек из сумки спеленованого ворона, освободил от пут. Птица слабо трепыхнулась.

− Рано еще на выход, − попенял унгриец хмельной птице.

Отхлебнул вина и вместе со слюной сплюнул в разинутый клюв. Ворон задергался, сглатывая жидкость. После четвертой порции омертвел. Широкие крылья расправились и обвисли веером. Колин шмякнул ворона о деревянные перила. Для верности.

Нарастил веревку от колокольного языка и смазав клеем, обмотал птице лапы. Уложил бесчувственную тушку на настил. Прикрыл тряпицей.

На прощание еще раз осмотрел ночную панораму. Чем меньше деталей, тем красивей. Говна не видишь.

Путь к Серебряному Двору занял более двух часов.

− Вот это уже точно они, − бросил Колин под ноги вифферу очередной, капающий кровью сверток.

Ллею остро пожелалось душегубства. Зарубить проклятущего унгрийца. Неся службу в приграничье Баррика, в одной из стычек, он, хорошо поставленным ударом (раньше ветераны за молодыми приглядывали, да учили), развалил амброна от ключицы до копчика. Но удар что? Ощущения! Когда острая тяжелая сталь армейского меча рассекает плоть и кости, и на глазах левая часть туловища кровянится и отваливается от правой. Виффер желал повторения. Прямо сейчас. Заляпать паскудной кровью, кишками и дерьмом дворцовый мрамор и стены.

13 День св. Иосафа (23 сентября).

ˮ...Если ты готов принять совет, значит не готов действовать самостоятельно.ˮ

С утра приятная (приятная ли?) неожиданность. Колин отправился завтракать к баронессе Янамари аф Аранко. Именно так изъяснился пришедший спозаранку слуга.

− Вас приглашают трапезовать....

И далее со всеми соответствующими титулованиями. Длинно и пафосно.

На выходе из коридора в Зал Арок, Колин столкнулся с Элеком аф Харцем. Прошел бы мимо. Им нечего делить, нечего сказать друг другу, не за что пожимать руки. Он так думал.

− Как это получается?

− Получается что?

− Ни что, а у кого, − Элек пальцем уперся себе в щеку, что должно означать...

Подробности унгрицу не обязательны.

ˮМесто такое, приставать и отношения выяснять?ˮ

Ударил неожиданно и сильно, прижал новика к одной из колонн. Вторым ударом обездвижил противнику руку - меньше трепыханий. Жестко передавил Харцу гортань. Виконт сразу задохнулся, захрипел, по рыбьи широко открыл рот, вдохнуть. Ища спасения, потянулся к поясу за кинжалом. Колин пресек жалкую попытку сопротивляться.

− Знаешь что такое сагкош*? - продолжать, дождался невнятного сипения. - Запеченная собака. А знаешь как её готовят? - опять сипение - нет. - Отбирают самую брехливую псину, лупят палками, превращая кости в кашу, потом сдирают шкуру. С живой....

Колин усилил давление на глотку. У Элека задергались веки, закатились белки глаз. Какой-то внешний раздражитель, едва определимый, подталкивал не останавливаться, довершить начатое. Не идти у себя на поводу, подвиг достойный прославляющей рифмы.

− Как вариант лишают способности свободно дышать, растягивая агонию на несколько часов...

Вряд ли Колина слушали. Виконта приводило в оцепенение не физическое воздействие, но понимание близкой смерти. Как понимает её приговоренный к казни, когда не лезвие топора, но лишь тень, касается кожи.

− В Унгрии говорят, все под богом, − продолжал унгриец. − Но ты верно решил проверить так ли это? Огорчю. К тебе утверждение не относится. Ты не из Унгрии.

Колин отпустил Элека и позволил отдышаться, отхрипеть.

− Жаль, здесь негде помыть руки..., − намекнули виконту о причинах относительно благоприятного для него исхода конфликта.

Предположения, для чего Харцу затевать ссору, унгрийца не мучили. Для чего предполагать, если всегда можно продолжить начатое и постичь истину в её неприглядности. Ну или красоте. Виконт еще не знаком с изумительными рецептами приготовления строганины и отбивного мяса. Не говоря уже о саннагчи, хоунао и хуоджиолю*.

− Мне здесь начинает нравится, − констатировал унгриец прилив сил и подъем настроения. Определился он и с раздражителем. Запах. Жасмина и розмарина.

− Либо у него с камер-юнгфер один парфюмер, либо одни духи на двоих.... Она что? Со всех пробу снимает?

По жилищу баронессы Аранко, по всем углам и закоулкам, прошлась хозяйская рука. Все что можно отмыть - отмыли, переставить - переставили. Лишнее, действительно лишнее, убрали прочь. Появились цветы, в больших и малых вазонах, горшках и горшочках. Одни цвели, другие только собирались порадовать красотой, третьи раскинули по сторонам лопушистые листья, четвертые бодро топорщили зеленые стрелки. На колченогом столе кувшин для воды и кружки. На старом, из мореного дуба кассоне, каких уже не делают - не умеют - салфетка. Одну из стен украсил гобелен. Лужайка, псы, охотники и прекрасные пастушки.

ˮВот что делать голым теткам на охоте?ˮ - умилился унгриец пасторали. - ˮИли смотря на кого охотиться?

Пользуясь случаем, Колин осмотрел нос Йоррун.

− Сходи к лекарю, поменять восковые трубки.

Опухоль почти спала, но синяки только наспели.

Йоррун поблагодарила. Искренне. Улуг искупил все обиды и притеснения.

Самые разительные изменения произошли в хозяйке комнат. Янамари отмыли, уложили волосы в венец, переодели в чистое и подобающее платье. Колин посочувствовал девочке. Она никогда не вырастет красавицей. То, что смягчает детский возраст, со временем обретет несовершенство пропорций. Черты лица обострятся непритягательной неправильностью. Единственное что останется неизменным, чудесный живой взгляд. Удивительно выразительный и искренний.

101