Дождь в полынной пустоши (СИ) - Страница 16

Его тянет бессовестно веселиться. Душевная муть исторгла.... Впору защепить губы пальцами, зажать рот руками, но смять улыбку. Чудо вышло приземленным - спущенные штаны и плошка с маслом...

ˮА что?ˮ − нашел Эйгер уместным воспоминание. - ˮПо родственному-то...ˮ

Провоцировать надо уметь. Надо уметь подталкивать к нужным догадкам. У иных это призвание или выпестованная способность, у тринитария вспышка импровизации.

− Эсм, поймите правильно, ваше неведенье не намного, но безопасней пребывания в числе посвященных.

Женщина в отчаянной растерянности. Нет покоя рукам, а в глазах выразительное − о чем вы?

ˮСейчас вспомнит майских визитеров и придумает остальное, − верно предсказал тринитарий. − Ей будет нетрудно, но не достаточно.ˮ

− Вы должны меня понять.... Это жестоко..., - выдох отчаяния.

Она открыта ему. Бледность лица, дрожание голоса, набежавшая на ресницы слезинка.

ˮНикаких тайн,ˮ − раздосадован Эйгер. Хотя, наверное, досадовал еще больше, будь иначе.

- Мой Колин..., − сдается признаться Лилиан.

Он не слушает. Пропускает. Пропускает не простительно многое. Все.

МОЙ КОЛИН. Тесно в материнском сердце, тесно в обжигаемой надеждами груди, тесно в убогой комнатенке, тесно в каменных стенах Мюнца, тесно в унылой речной долине, тесно от горизонта до горизонта, тесно от земли до небес. МОЙ КОЛИН. МОЙ!

Легко продавать чему единственный обладатель. Труднее остаться торгашом, которому благодарны. Но в данном случае этого и не требуется.

- Я связан словом, − сказано им вслух.

Очень редко, Эйгер спрашивал у себя, в действительности ли он сбежал из монастыря? Ответ более чем утвердительный. Но возможен и другой. Не сбежал, а унес с собой, прихватил, нацеплял на острые края истерзанной израненной души и злачную яму, и каземат, и плошку с маслом, и библиотеку, и души сожженных в киновии монахов. Рана так никогда и не зарубцевалась. Гнила и гнила. Понемногу.

− Надеюсь, вы меня понимаете?

Что она, Лилиан аф Поллак должна понять из его слов? То, что осталось за словами. За словами всегда что-то да остается.

ˮСложно и запутано понять, Лилин*? Это только кажется. Еще одна извечная добровольная крайность, − не торопился форсировать события Эйгер. - Еще одна.... Из множества.... Жертвовать бОльшим ради малого. И тут ты не будешь первой. Первая − наша Праматерь. На всех последующих находился свой сорт яблок. Не обещаю.... Не обещаю, именно, яблок.... Зато в наличии обсидиановое зеркало. Для тебя.ˮ

Всегда существует соблазн запросить больше, чем следует. Всегда существует мизерный, но шанс, получить испрашиваемое. Не в этом ли вкус... прелесть... обворожительная истома... сладкое предчувствие.... Обрести многое из ничего!

Спутанность мыслей... Какое слово? Кому? Она хочет услышать... знать... утвердиться окончательно. Во чтобы ей ни стало!

− Я заплачу, − уверенно обещает Лилиан.

ˮПопробуй снова,ˮ − Эйгер не шелохнулся. Не моргнул глазом.

− У меня есть деньги, − уверенности значительно поубавилось.

ˮНе очень обнадеживающе.ˮ

− Достаточно денег, − уже ближе к сомнениям.

ˮО них ли разговор? Посмотри лучше. Не на меня, а за меня. И пригласи в рай. Ну же!ˮ

Она посмотрела. А что ей оставалось делать?

− Вы получите приличную сумму, − соломинка не выручит утопающую. Не спасет её и десяток. Сотня соломинок тоже.

ˮБудь умницей, Лилин! Если скажу я, ты не согласишься.ˮ

Она действительно умна, истолковать затянувшееся выжидание тринитария. Лилиан лишь на секунду закрыла глаза.

ˮНе убоюсь пути своего в темноте, ибо ведаю, видит ОН каков я....ˮ

Ей не за что стыдиться Всевышнего. Никто не должен стыдиться своей любви. Никто!

Тринитарий терпелив как паук на охоте. Он не верил в длинные молитвы и не верил молитвам. Но во что-то же он верил? Верил, но давным-давно. С той поры запамятовал. Семнадцать лет долгий срок помнить.

ˮВ конце концов, у меня самые благие намерения.ˮ

Замудрое предупреждение, о благих намерениях приводящих в ад, не смущало и не пугало. Ад? Это после-то монастырской тюрьмы?

Лилиан аф Поллак не колеблясь, направилась к покрытому шкурами топчану.

ˮЭсм, зеркало ваше!ˮ − ознаменовал тринитарий свой успех. Он позволил себе так думать.

***

Время прощаний. Время напутствий. Зал, где, несмотря на присутствие людей, главное действующее лицо пустота. И только одно сердце преисполнено тревоги, боли и великой печали.

− Делай что должно. Поступай подобающе, − напутствовал Нид аф Поллак. - Помни о чести. Не забывай о клятвах.

Кому он говорил? Стенам? Ветру, гонявшему клок соломы? Перышку, выпавшему из крыла птицы. Солнечному зайчику, нескоро путешествующему по стене. Кому?

− Саин?! − вмешался напомнить слуга. - Меч.

Поллак спохватился и протянул Колину замотанный в табард клинок.

− Будь достоин его, − сказать ,,сынˮ не сумел. Не пересилил, не перемог, не переборол. Поскольку не уверен, стоило ли это делать. Даже из лучших побуждений. Ради остальных.

− Возьми, − Лилиан подала сумку сыну. - Здесь одежда и деньги. На первое время. И обязательно напиши, Колин, − женщина всматривалась в лицо юноши, не забыть, не потерять в памяти ни черточки. - Напиши, мне.

Очередь следующих.

− Пока, Колин, − протянула сверток брату младшая аф Поллак. - Не скучай.

Все её звали Бланш*. За цвет волос. Белокурая милая девочка. Или за цвет глаз. Бледно-бледно серых. Вымороженных. Юное создание любимицей семьи и челяди не являлось. Малышку совсем не хотелось баловать и забавлять. По едкому замечанию Эйгера, ,,сучку следовало удавить, пока не выросла.ˮ Свое, по меньшей мере странное мнение, тринитарий озвучил лишь однажды, поделившись с подопечным. Колин не спросил о причинах столь странного суждения. Осталась и не ясность, Бланш прозвище или все-таки имя.