Дождь в полынной пустоши (СИ) - Страница 77

− Вы недобры, − прозвучало запальчивое обвинение. В речи Арлем смешались и негодование, и побуждение выговориться и превосходство нести правду. Святую и чистую.

ˮСколько ветра и впустую,ˮ − посочувствовал Колин попечительнице морали. Месть за Гарая не вершина человеколюбия, но и не повод воодушевлять милых барышень вмешиваться и проповедовать. Ни малейшего желания из показной любезности кивать и соглашаться с упреками в свой адрес.

− Смотря к кому, − поприветствовал он Арлем поклоном. Крамольный порыв подхватить и притиснуть девушку, унгриец отнес к подсознательному стремлению выглядеть ,,зерцалом доблести и честиˮ и не кем иным. В любом равно уживаются рыцарь, дикарь и раб. Доминирование - вопрос обстоятельств и характера.

− То, что вы передали вифферу..., − жестикуляция дополняла слова, чувства и эмоции. Их с избытком. Этакая куча мала и над ней священная хоругвь личной причастности ко всему на свете.

− Ах, вы про это...

− Убийство - грех и великий! - строжайше объявили унгрийцу.

Грех ли убийство? С точки зрения общества так и есть. Но кого и когда это останавливало? И само общество и тех, кто его составляет. Пожалуй, по поводу греха смертоубийства, к обществу претензий значительно больше, чем к зарвавшимся индивидуумам.

ˮНа чай не пригласят,ˮ − снисходит на Колина облегчение. − ˮМило, мило с их стороны.ˮ

− Глядя на вас, эсм, позволю себе утешиться и сожалеть, − ответил унгриец, ни в чем и ничем не проявляя ни того, ни другого.

− Утешиться? - сверкнула глазами фрей. Говорить об утешении её, и только её, прерогатива, а не этого.... Она постеснялась своей несдержанности.

ˮЭспри ей идет,ˮ − одобрил Колин изменения во внешности исповедницы. Довольно-таки странные изменения. Для монашки. Светские. - ˮНе уж-то ради меня?ˮ

Обманываться присуще всем. Унгриец не исключение. Извиняет лишь незнание. Белое перо, украсившее волосы фрей, символ связи с Небесным воинством. Тех, кто вверил свои помыслы и устремления божьей воле.

− Не существует неискупимых грехов, − признался Колин собеседнице.

− И это наделяет правом своевольничать? Судить. Карать. Взыскивать мерой большей за меньшее.

− Ни-ни. Сожалеть....

Ух, ты! Фрей напомнила унгрийцу ратонеро, в выжидающей стойке атаковать.

−....Не все догадываются об искуплении.

− И как это оправдывает нарушения заповедей, данных человеку свыше?

− Оправдывает, − заверил унгриец. - Иначе.... И грешный и праведный едино войдут в царствие Его, но те, кто укрепятся в числе первых... выглядит наглым обманом.

− Вы смеете о том говорить? Вы, заклавший душу на алтаре грехов!? - прозвучало слишком хорошо для пылающей праведным гневом юницы.

− Некоторые неспособны и на это.

− Неспособны на что? Отнимать жизнь? - тучей двинулась Арлем на унгрийца.

− Пожертвовать бессмертной душой. С алтарями все просто прекрасно, а вот с душой.... Есть чем жертвовать?

Фрей выглядела − залюбуешься! Розовые щечки, гневный взгляд, стиснутые в кулачки побелевшие пальчики.

ˮВсякая женщина зло, но дважды бывает прекрасной, на ложе любви и на смертном одре.... Паллад не прав. В гневе они чудо, как хороши,ˮ − восхитился унгриец спорщицей.

− Душой наделен всякий живущий под дланью Творца! Слышите? Всякий! - возмущена до предела фрей. - И создал Господь Бог человека из праха земного. И вдунул в лицо его дыхание жизни. И стал человек существо живое....

ˮВпечатлить сумела, а убедить слабовата? Гетера Фрина в доказательство своей невиновности обнажилась перед ареопагом. Замечательный подход в отсутствии безусловной правоты. Повторит и я готов смиренно признать любые ошибки и принять любую епитимью,ˮ - умиротворялся Колин страстными порывами исповедницы. Что поделать? Отголоски желания тискать и мять.

Подозревала ли нет фрей о подобном способе взять над унгрийцем верх, но возможность безнадежно упустила.

− Совершенно верно, − согласился Колин с приведенной цитатой, перед внесением некоторых уточнений. − Но относится, исключительно, к способным каяться. Осознающим собственную греховность. Так, что, не согрешив, не выяснишь, присутствует в тебе душа или это газы скопились внизу живота. Попадешь туда, − большой палец задран вверх, − а предъявить-то и нечего. Ни терний, ни звезд с них. Для чего жил? Что нажил?

− Вы... Вы..., - смутилась Арлем. Мысли смешались, устоявшиеся логические умозаключения перепутались. - Как вам дозволяют входить в храм!? Допускают к причастию!?

− А что мне в храме делать? Церковное золото меня не прельщает, − жалобился Колин, поддразнить исповедницу. - За монашками подглядывать? В хоре такие уродины, − унгриец озорно подмигнул. - А вот в Пряжке.... Там и обеды приличные.

Встреча грозила не то что затянуться, а обернуться серьезным скандалом. Какими идиллиями и иллюзиями не забивала голову Арлем, какой вздор она не выдавала ими вдохновленная, по статусу она фрей. Для бедного новика избыточно много. Не все правила дозволено нарушать при первой возможности. При второй тоже. А некоторые останутся незыблемыми навсегда. Различать возможное, невозможное и недопустимое, умение высшей пробы. И неважно новик ты или король.

ˮПожалуй, перестарался,ˮ − осадил себя унгриец продолжать накалять спор. Для верности прибегнул к испытанной и проверенной хитрости. Трюк срабатывал безотказно и Колин им, от случая к случаю, пользовался. Улыбнулся, шагнул под свет и повернул голову. Лицо человека сменилось на ужасающую личину. Уродливый шрам чудовищными бороздами стекал к нижней скуле. Один из грубых швов оттягивал веко, другой козелок уха. Тонкая кожа выглядела плохо выделанным пергаментом, кое-как закрывавшим рубленое месиво жевательной и щечной мышц. Когда при движении челюсти пергамент кожи натягивался, казалось (казалось ли?) за желтой заплатой просматриваются язык и зубы.